Чарльз Диккенс, из писем.
"Я получил в высшей степени любезное и лестное предложение от "Ежемесячника" писать для этого журнала, но насколько эти джентльмены спешат получить статью, настолько же не чувствуют никакой спешки, когда речь заходит о презренном металле."
"... Единственное соображение, которое заставляет меня держаться за мое старое заглавие, - это то, что оно скромное и простое - два качества, которыми начинающему писателю не следует пренебрегать."
"Господа, позвольте сообщить вам, что наконец-то я принялся за "Пиквика", которому суждено будет предстать перед читателем во всем величии и блеске своей славы. Первая глава будет готова завтра."
"Только что посадил Пиквика и его друзей в рочестерский дилижанс, и они чувствуют себя превосходно, в обществе нового персонажа, весьма непохожего на всех, доселе мной описанных, который, льщу себя надеждой, будет иметь успех. Прежде чем лечь спать, я хочу доставить их с бала в гостиницу, - а это, я думаю, совершится
в лучшем случае во втором или третьем часу ночи."
"Я видел Ваш эскиз к гравюре для рассказа. Рисунок мне кажется превосходным, но все же он не совсем передает мою мысль; а мне так хочется достигнуть возможного совершенства, что я решаюсь просить Вас сделать еще один рисунок. Женщина, по-моему, должна быть моложе, а "мрачный субъект" тем более, не говоря уже о том, что у Вас он получился слишком несчастным. Вся гравюра была бы интереснее, если бы в фигуре рассказчика ощущалось больше сочувствия и заботливого внимания к больному, а сам больной, хоть он и умирающий, не должен производить отталкивающее впечатление. Обстановку Вы изобразили
превосходно."
"Не желая давать громкие обещания, я постараюсь доказать вам, на этой же неделе, что настроен весьма серьезно. Умоляю вас не забывать... что у меня много других дел, и что не каждый день удается заставить свой дух взмыть на пиквикианскую высоту. Вы не поверите, как часто со мной бывает такое, что я сяду, с тем чтобы начать следующий выпуск, и вдруг чувствую полную свою несостоятельность, и тогда, вместо того, чтобы принуждать себя писать, я поступаю гораздо умнее: отхожу от стола и жду."
"Если бы мне было суждено прожить еще сто лет и каждый год написать по три романа, я ни одним из них не гордился бы так, как горжусь "Пиквиком", ибо чувствую, что он сам пробил себе дорогу, и надеюсь, что и много лет спустя, когда высохнут и рука моя, и перья, которые она держала, "Пиквик" найдет себе место на пыльных полках, рядом с творениями более достойными."
читать дальше
"Сэр, было бы чрезвычайно несправедливо с Вашей стороны усмотреть в том, что третьего дня я не возвратился в редакцию, хотя бы малейшую долю неуважения. Я оставил миссис Диккенс в лавке неподалеку, и так как я затратил на ожидание в редакции больше времени, нежели рассчитывал, я побоялся дольше оставлять ее одну среди чужих. А после этого я не являлся оттого, что был очень болен и несколько дней не выходил из дому, и потом был вынужден все свое время, день и ночь, посвятить наверстыванию того, что за это время упустил. Позвольте заверить Вас со всей почтительностью, что Вы ошибаетесь, будто я забыл о своем обязательстве снабжать Вас очерком еженедельно... Иногда я писал по два очерка в неделю, иногда ни одного, сообразуясь как с собственными интересами, так и с интересами газеты. Мне казалось, что "Кроникл" не пострадает, если я пропущу очередной выпуск, хотя бы потому, что в это время шла ревизия судов. Надо полагать, что у газеты не было недостатка в материале, ибо я помню случай, когда мой очерк пролежал в редакции три дня, прежде чем к нему притронулись. ... Я думал было просто уйти, без объяснений... Теперь, однако, я скажу, что ожидал от издателей "Морнинг кроникл" письменного признания своих заслуг. Теперь я уже могу сказать, что всякий раз, выполняя важные, экстренные поручения газеты, я проделывал то, что до меня считалось невозможным, а после меня вряд ли кто станет делать, и подчас в своем рвении к интересам газеты рисковал собственным здоровьем и пренебрегал личными удобствами. Все время, что я работал в газете, всякое особенно трудное и беспокойное задание обычно поручалось мне: в самый разгар зимы я с места в карьер пускался в путешествие на сотни миль; после душной многолюдной комнаты садился в сырой дилижанс и писал в нем ночь напролет, несся во весь опор и в любых, подчас самых неподходящих условиях записывал речи чрезвычайной важности. Думал ли я, что в награду услышу лишь сожаление о том, что мне довелось две-три недели насладиться отдыхом, да опасение, что мне переплатили шесть фунтов и шесть шиллингов."
"Мистер Чарльз Диккенс свидетельствует свое почтение мистеру Синнету и имеет честь уведомить его о том, что он обнаружил перевод "Голубого чуда", чрезвычайно схожий с тем, который был прислан мистером Синнетом для "Альманаха". Перевод этот появился около двух лет назад в дешевом повременном издании, именуемом "Скиталец". Само собой разумеется, мистер Диккенс уверен в том, что мистер Синнет не был осведомлен о наличии другого перевода упомянутого выше произведения, но в интересах редактируемого мистером Диккенсом издания... хотел бы знать, может ли мистер Синнет поручиться в том, что присланное им "Новогоднее приключение" еще не появлялось нигде в английском обличье."
"В следующем выпуске "Оливера Твиста" я намерен вывести судью; в поисках судьи, который своей жестокостью и грубостью заслужил бы того, чтобы его "показать", я набрел на мистера Лейна, прогремевшего на весь Хеттон-гарден. Я достаточно о нем наслышан, но хочу описать его наружность, для чего мне необходимо его повидать, а это до сих пор мне не удавалось. И вот мне пришло в голову, что под Вашим покровительством мне посчастливилось бы как-нибудь утром проникнуть на минуту в суд Хеттон-гарден. Если бы Вы нашли возможным мне помочь, я был бы в самом деле очень Вам обязан."
"Если бы я, хотя бы и в самой незначительной степени, позволил себе использовать полученные таким образом сведения, то, как бы я ни украсил эти факты своей фантазией, в один прекрасный день - может быть, после моей смерти - свету стало бы известно, что я не являюсь единственным автором "Записок Пиквикского клуба" и что некий джентльмен из тюрьмы на Флит-стрит прекрасно помнит, как он слово в слово рассказывал то-то и то-то и т.д. Короче говоря, я предпочитаю прибегать к собственной фантазии. Вымышленные истории выставляют общественное зло в еще более ярком свете, в них не задеваешь личностей, и можно избежать миллиона нелепостей, в которые неминуемо впадаешь, когда пользуешься рассказом какого-либо живого лица об обидах, которые ему довелось претерпеть."
"Дорогой Форстер, сижу я дома в куртке и домашних туфлях и не могу никуда выйти... Я спешу "как на пожар", и, думаю, следующая часть "Пиквика" превзойдет все написанное мной о нем. Если у Вас есть знакомые в соборе св.Павла, пожалуйста, пошлите туда кого-нибудь и попросите, чтобы там не звонили так громко в колокол, потому что я почти не слышу, как в голову мне приходят мысли и что они говорят."
"Вы только тогда поймете, как мне было плохо, когда я сообщу Вам, что целых 24 часа у меня во рту не было ни капли пива!!! И все-таки я выдержал это испытание... Я обнаружил, что у хозяина "Альбиона" имеется запас восхитительной голландской водки."
"Если я и дорожу мнением публики, то это оттого, что сочинительство для меня является, к сожалению, не только призванием, но и ремеслом."
"В среду налетел настоящий ураган, он разбивал стекла, срывал ставни, сшибал людей с ног и задувал огонь в очагах, вселяя страх и ужас в сердца. Несколько часов кряду в воздухе было черно от шляп, кои, если верить слухам, были сорваны ветром с голов неосторожных пассажиров во всех концах города. Как гласила афиша, Чарльз Кин должен был играть в "Отелло" "по случаю бенефиса миссис Сефтон, любезно согласившись отложить свой отъезд в Лондон на один день". Не знаю, добрался ли до театра он сам, но уверен, что никто, кроме него, туда не попал."
"Я рад, что Вам нравится последний выпуск "Оливера". По вечерам я с трудом удерживаюсь - так и тянет расправиться с Феджином и компанией; но так как я приехал сюда отдыхать, я не поддаюсь соблазну и со всем прилежанием предаюсь труднейшему занятию - праздности."
"Если позволительно мне дать Вам совет, то я самым искренним и настоятельнейшим образом хотел бы убедить Вас поискать каких-либо других средств... Вы не можете себе представить, сколько забот и неприятностей Вы уготовите себе, если вступите на путь писательства, сколько досады и горечи проникнет в Вашу жизнь. Никакое денежное вознаграждение, поверьте, никогда не возместит Вам потери душевного покоя."
"Мой дорогой Крукшенк, на очаге должен быть маленький чайник, а на столе маленький черный чайник для заварки с подносом и прочим и жестяная баночка для хранения чая - на две унции. Кроме того, висит шаль, а перед очагом - играет кошка с котятами."
"Только меня выкинет на берег и я принимаюсь мужественно атаковать "Оливера", как поднимается волна моей ежемесячной работы и затягивает меня снова в море рукописей..."
"Писать три разные повести сразу, давая в печать ежемесячно по большой порции каждой, было бы не по плечу самому Скотту."
"... Если это может утешить немецких дам, расскажите им, что у меня двое детей."
"... Работаю вовсю. Нэнси больше нет. Вчера вечером я показал то, что сделал, Кэт, и она пришла в неописуемое расстройство чувств, это подтверждает мое собственное ощущение и дает мне надежду на успех."
"Мой дорогой Крукшенк. После того как я написал сцену побега Сайкса, я убедился в том, что она не подходит для иллюстрации. Сцена эта так сложна, в ней такое обилие фигур, такое бурное действие да еще факелы, что на маленькой картинке невозможно дать даже отдаленное представление о ней."
"Я предполагаю подготовить "Оливера Твиста" для сцены ко дню открытия следующего сезона. Если мне не изменяет память, миссис Онор я никогда не видел, но уже то, что она "миссис" сразу наводит на мысль, что для Оливера Твиста она окажется слишком громоздкой. Если его должна играть особа женского пола, пусть это будет бойкая девочка тринадцати-четырнадцати лет, не больше, иначе это будет выглядеть нелепо."
"Меня очень радует, что никто не слыхал, как я намереваюсь поступить в конце книги с ее персонажами, потому что в настоящее время я и сам еще толком не знаю, как мне с ними поступить."
"Я решительнейшим образом возражаю против обращений к Всевышнему по самым незначительным поводам; многие превосходные люди считают такие призывы необходимыми в воспитании детей - у меня же они неизменно вызывают непреодолимое отвращение. На мой взгляд чудовищно преподносить детям источник бесконечной доброты и милосердия в виде мстительного и грозного бога, готового обрушить на них страшную кару за малейшие проступки, по существу, неизбежные в их возрасте - а ведь это он сам в великой мудрости своей предначертал им быть детьми, прежде чем они сделаются мужчинами и женщинами! ...И если бы мне предложили выбирать из двух зол, я бы, не задумываясь, предпочел, чтобы мои дети ни разу не раскрывали Библию, ни разу не вступили бы в храм божий и усвоили бы основы веры, созерцая природу, нежели чтобы они восприняли религию в столь суровом ее толковании."
"Для того, чтобы читатель заинтересовался Вашими героями, необходимо заставить его либо полюбить, либо возненавидеть их. У Вас же главное действующее лицо - совершенное ничтожество."
"У Кэт гостит девица, к которой я испытываю непреодолимое отвращение и от которой должен бежать... Как, по-вашему, Дэвис - натура увлекающаяся, пылкая? Я имею в виду нашего восторженного скульптора. Как Вы думаете, если его пригласить сюда, можно будет устроить, чтобы он увез это невероятное существо? Она отличается удивительно ровным рельефом со всех сторон, и с нее можно было бы вылепить грифона или еще какое-нибудь легендарное чудище."
"... Тысячи произведений, что годами прозябают в состоянии личинок, то есть, в рукописи, тщетно надеясь взлететь бабочками в печати..."
"Я отказался от нескольких приглашений на эту и на следующую неделю, решив никуда не ходить, пока не кончу. Боюсь потревожить состояние, которое мне удалось в себе вызвать, чтобы не пришлось создавать его заново."
"Талант истинный, за что бы он ни принимался, все делает хорошо; а тот, кто постоянно начинает что-нибудь и, не доведя дело до конца, бросает, не есть истинный талант, уверяю Вас!"
"После того, как Вы вчера вечером ушли, я взял свой пюпитр к себе наверх и писал до четырех часов утра, пока не кончил всю вещь. С грустью думаю, что все эти люди потеряны для меня навеки, и сейчас мне кажется,что я уже не способен так привязаться к новым персонажам."
"Я хочу знать, чувствуете ли Вы воронов вообще, и понравится ли Вам, в частности, ворон Барнеби? Так как Барнеби - идиот, я задумал выпускать его только в обществе ворона, который неизмеримо мудрее его. С этой целью я изучал свою птицу и думаю, что мне удастся из нее сделать любопытный персонаж."
"Поработав над "Барнеби" весь день, я пошел часа на два бродить по самым страшным и убогим улицам в поисках впечатлений для дальнейшей работы над повестью."
"К счастью, хотя я приобрел множество новых друзей, я со своих школьных дней не потерял ни одного старого."
"... Если на Вас сейчас надета шляпа, снимите ее, дабы Ваши волосы могли стать дыбом беспрепятственно."
"... Отказал тормоз, и нам пришлось обходиться в дальнейшем без него, то есть время от времени вылезать и, вцепившись в задок кареты, не давать ей слишком быстро катиться бог знает куда."
"Люди, привыкшие злоупотреблять всеми дарами, которыми их наградило небо, почему-то требуют, чтобы те, кого небо лишило одного из драгоценнейших благ, несли свой крест с радостным смирением."
"Интересно, если бы я со своей головой, руками, ногами и здоровьем, отправился в какую-нибудь новую колонию, удалось ли бы мне вынырнуть и всплыть на верх общественного молочника и добраться до сливок? Думаю, что да..."